Уважаемые читатели! Сегодня мы предлагаем вашему вниманию публикацию, которая подготовлена в рамках всероссийской патриотической акции «Ровесники Великой Победы». Послевоенное поколение стало приемником и наследником традиций того героического времени. В их судьбах отразилась вся послевоенная история страны — всё то, за что сражалось военное поколение, все наши достижения и человеческие ценности, во имя которых шли в бой, иногда — в свой последний, смертельный бой, их отцы и деды. Миллионы из них погибли, отдали свои жизни ради того, чтобы мы жили счастливо и в мире на десятилетия вперёд... Рассказ написан очень живым и ясным языком, иногда — с юмором, иногда — с болью, но всегда — искренне и честно. Это рассказ автора о годах своей молодости. Очень поучительный рассказ о том, как молодому человеку строить свою жизнь, как не совершать ошибок, а, если совершил, — вовремя и решительно их исправлять… С другой стороны, рассказ наполнен многими драгоценными воспоминаниями о разных событиях и замечательных людях. С очень теплым и светлым чувством автор вспоминает, например, о личной встрече с Юрием Алексеевичем Гагариным: «…И еще мне показалось, что у Юрия Алексеевича навернулась на глазах слеза, когда он делился своими воспоминаниями о годах учебы. Да, мы все хотим вернутся в те времена, когда мы были молоды, и всё нам казалась прекрасным. Ведь всё, как мы полагали, будет хорошо…» Вместе с автором мы совершаем это удивительное путешествие во времени. В добрый час!
Об авторе: Юмадилов Валерий Нуриевич, родился в июне 1945 года. В 1962 году закончил среднюю общеобразовательную школу. В 1968 году — Уфимский авиационный институт. 1968 – 1970 г. — служба в Военно–воздушных силах СССР. В 1970 году начал работу конструктором. С 1973 по 2017 год — на КамАЗе.
На фото (вверху): Президент Республики Татарстан Рустам Минниханов (справа) вручает Валерию Юмадилову медаль «За трудовую доблесть». 2016 год.
Я родился в день Парада Победы в 1945 году…
Пройдя большой жизненный путь, мне вдруг неожиданно захотелось рассказать о том времени, когда я «зеленый» выпускник десятилетки в далеком 1962 году решил поступить в военное училище. Мысль рассказать об этом возникла не спонтанно, она жила во мне долгие годы, и сформировалась после просмотра 10-серийного фильма Петра Тодоровского «Курсанты». Фильм рассказывает о том, как в грозном 1941 году семнадцатилетние пацаны учились в Саратовском военном артиллерийском училище. Учеба длилась 4 месяца, затем — погоны лейтенанта и — на фронт.
Мне было интересно, как учили на офицеров в Красной Армии, и, неожиданно для себя, обнаружил, что уставы, правила поведения и взаимоотношения, практически, не отличались от правил Советской Армии.
Детство
И так, начнем. Я отношу себя к послевоенному поколению. Родился в 1945 году, в день парада наших войск в честь Победы над фашисткой Германией. В моей детской памяти фронтовики еще донашивали военную форму без знаков различия. С фронта они вернулись, имея максимум 4 награды, кроме летчиков: у них, кто остался живой, был полный «иконостас» на груди. У входа в чайную сидели полупьяные инвалиды войны. Часто без ног или рук. Попрошайничали, просили посетителей угостить их водкой. В чайной продавали на разлив водку из больших пивных бочек, продавали и мутную брагу собственного изготовления. За спиной у буфетчицы свисали облепленные мухами почерневшие краковские колбасы, с них стекал жир. Впрочем, эти колбасы особо не покупали, у народа было мало денег. Часто возникали пьяные драки с поножовщиной, били трофейными кастетами и резали «финками» с наборной ручкой. Милиция была вооружена. Иногда кровавые пьяные драки разгонялись стрельбой. Да, было и такое. Была радость, было и горе. Народ долго залечивал раны, нанесенные войной. Недаром мы снова и снова повторяем: День Победы — это праздник со слезами на глазах. И слезами радости, и слезами горя. А из песни, как говорится, слово не выкинешь...
Награды не ценились. Была в то время у пацанов популярная игра на деньги «чика». В этой игре ценилась тяжелая бита для переворота монеты. Часто в ход с этой целью применялись отцовские медали «За победу над Германией» и «За отвагу».
В школу я пошел в 1952 году. Класс был большой, не помню точно, но не менее 30 человек. До 10 класса дошли 8 человек.
Послевоенное время отличалось тем, что у многих не было отцов. Но в нашем классе отца не было только у моего закадычного друга рыжего Толика. У меня отец как бы был, но с нами он не жил. Интересна его судьба. На фронт он ушел в 1942 году. Служил в 58-ом гвардейском кавалерийском полку Башкирской кавалерийской дивизии. Воевал храбро, в том же году был награжден орденом Красной Звезды. В 1943 году на Курской дуге был тяжело ранен, но ему повезло: на этом участке фронта наши наступали и санитары его спасли. Пролежав почти год в госпитале в городе Ульяновск, был комисcован и вернулся домой.
Здесь надо отметить, что те, кто воевал, в большинстве своем вернулись с травмированной психикой. Судьбы часто ломались и рушились. Мать рассказывала, что до войны отец вообще не пил водку, был спокойным. Вернулся другой человек, жить по-старому он уже не мог. Короче, ушел из семьи. Мать осталась одна с тремя малолетними детьми на руках. Да, насчет водки. Как-то, уже взрослым человеком, я встретился с отцом, и он рассказал одну фронтовую историю: «На фронте я был старшиной роты, а воевали мы тогда по 2 недели. Пару недель на передке, потом — смена. Ночью ползком тащим в траншеи в термосах и канистрах еду, воду, водку. Спускаемся в траншею — из 50 бойцов моей роты встречают 3 человека, остальные погибли…»
Фронтовые 100 грамм давали только на переднем крае, бойцы часто пили по 200 грамм, через день, объединяя две нормы. Норма — 100 грамм, да еще зимой — для нашего человека это несерьезно. И часто получалось так: спирт есть, а раздавать некому. Отец помолчал и сказал: «Вот почему я так изменился, а твоя мать этого не поняла и не приняла...»
Юность
Вспоминать можно бесконечно. Но вернемся в 1961 год. Почему он мне запомнился? Полное солнечное затмение, которое на территории Башкирии можно будет снова увидеть только через 300 лет. Расстраивало, что меня в то время уже не будет. В юности как-то не верится, что тебя когда-то не будет. И, конечно, полет Гагарина в космос. Там, где я жил, телевидения еще не было. Ждали с нетерпением, когда придет почта с газетами. Какой он — первый космонавт мира? Тогда я еще не знал, что увижу его на встрече в Оренбургском высшем авиационном училище в августе 1967 года, где мы проходили воинские сборы, принимали воинскую присягу Родине, и — пожму ему руку!
Впереди был еще один год учебы в школе, но на душе нарастала смутная тревога. Получалось так, что мне светила золотая медаль по итогам учебы. Итоговые оценки по предметам, которые мы изучали в предыдущие годы, были пятерками. Оставалось только не провалиться в 10 классе. Вообще-то я учился легко, у меня была хорошая память, читал много и без разбору. Читать я научился в шесть лет. Учил меня этому бывший летчик Григорий Мелентьевич Дорохов, уроженец города Тула, который добровольцем воевал в Испании. С падением республики в 1938 году чудом сумел через Югославию вернуться в СССР, где получил сразу 10 лет лагерей. После окончания срока был отправлен на 5 лет поселения к нам в Башкирию в поселок, где жили репрессированные в период коллективизации бывшие крестьяне. Короче — в российскую глухомань, где эти люди работали на лесоповале и сплаве леса по реке Уфимке (Караидель). Первые книги, которые я прочитал, — «Краткий курс истории ВКП(б) в решениях пленумов ЦК партии». Эта книга-трехтомник, как помню — в красном переплете, осталась в чулане от отца. Научившись читать, я окунулся в большой мир, о существовании которого раньше и не подозревал. Мир Жюля Верна с его путешествиями по земному шару, мир Джека Лондона с его Северной Одиссеей, пиратские приключения капитана Блада, «Всадник без головы» Майн Рида, остров Робинзона Крузо… Очень люблю рассказ Джека Лондона «Тропою ложных солнц». А вот моему внуку 7 лет... Он читает букварь из-под палки и по слогам, ему это не интересно. Зато он знает, что такое «ютуб»... Такие вот времена.
Вспомнилась история с Артеком. В один из годов в нашу школу дали две путевки в пионерский лагерь Артек. Если сегодня кто-то из молодого поколения не помнит или даже не знает, чем был для нас Артек, уточню: это был самый знаменитый всесоюзный пионерский лагерь отдыха на Южном берегу Крыма. Представьте себе всем известную крымскую природную достопримечательность — гору Аюдаг (Медведь). Так вот, Артек располагался у её подножия. Сказочное по природной красоте место, благодатнейший климат на берегу Черного моря… Побывать в Артеке — золотая мечта каждого советского школьника! Но — вернёмся к путёвкам. Было это, когда я учился, наверно, в классе шестом. Одну путёвку директор школы предложил выделить мне. Радостный бегу домой. «Мама, мама, я поеду в Артек!» Но радость быстро угасла. Путевка была бесплатной, но нужно было оплатить дорогу, как сейчас помню — 12 рублей 50 копеек. Буханка хлеба тогда стоила 3 рубля. Денег дома в тот момент было рублей шесть. На другой день иду в кабинет директора и говорю, что я не хочу ехать в Артек. Директор внимательно посмотрел на меня и промолчал: он все понял по моему виду и расспрашивать не стал...
Вернемся опять в 1961 год. Стал все чаще задумываться: что будет со мной после окончания школы? Очень хотелось получить высшее образование, стать инженером конструктором авиационной техники. Такая возможность теоретически была. В Уфе был Авиационный институт. Но… Как часто в моей жизни возникало это «Но»! Учиться очно в вузе я не мог: прожить только на стипендию (как я думал в то время) было нереально. Вставал вопрос о военной карьере. Решить его в советской стране было достаточно просто. Уже в 10-ом классе нас начали обрабатывать поступать в военные училища. Из нашего класса согласился только я.
Мне было предложено поступать в Ульяновское среднее военное училище связи (УВУС). Правда, я хотел учиться в высшем военном училище. А таких училищ в то время в нашей стране было мало. Я просил направить меня или в Минск в Высшее военное училище ракетных войск, или в Ленинград в училище подводного плавания. Но военком мне объяснил, что у них разнарядка в УВУС, а если я хочу поступать в другое место, то надо ехать за свой счет. Пришлось, скрепя сердце, согласиться. Позже я узнал, что военком слукавил: просто, мне тогда было всего-навсего 16 лет…
Ульяновское военное училище связи
30 июля 1962 года я оказался на республиканском сборном пункте в г. Уфе. То, что я там увидел, меня шокировало. По достаточно большой площади бродили толпы призывников на срочную службу, часть из них строем шли в столовую, часть болталась без дела. Одеты были по советской традиции в обноски: все равно выкидывать... В так называемых спальных помещениях на деревянных нарах были уложены свернутые в рулон грязные матрацы. К счастью, мне ночевать на этих нарах не пришлось. Вечером нас, группу примерно в 20 человек, посадили на поезд Уфа – Ульяновск. И утром мы были уже в Ульяновске. Кто-то из нас оказался наиболее практичным и предложил с утра не ехать на трамвае в училище, а посмотреть город. Город оказался старинным, в нем было много старинных купеческих домов. Знаете, такие: низ из кирпича, где располагалась лавка, а второй этаж — деревянный, жилой. Провели экскурсию в дом, где жил Володя Ульянов. Обстановка показалась очень скромной, но дом был большой, в два этажа.
Во второй половине дня мы нестройной толпой стояли у КПП училища. Пришел дежурный офицер и повел нас в казарму. От КПП по правую сторону стояли в ряд шесть двухэтажных зданий из красного кирпича старинной постройки. Нас разместили во 2-ом корпусе на 2-ом этаже. Помещение примерно на 150 человек. Кровати в 2 этажа, застеленные синими одеялами. Кто хочет, пусть посмотрит фильм «Курсанты». Казарма наша была точной копией той, из фильма. На первом этаже размещались умывальник, бытовая комната, где можно было погладить форму и прочее.
С экзаменами спешили: никому не хотелось иметь нашу толпу в не очень управляемом состоянии, поэтому экзамены провели в течение недели. Математика и русский язык. Вопросы по математике были примитивные: задача про бассейн с двумя трубами, арифметический пример. Самым интересным мне показался экзамен «на слух». Тебе одевают наушники, и ты пару минут слушаешь морзянку. Затем экзаменатор дает тебе 6 раз прослушать какую-нибудь букву. Затем на тебя беспорядочно наваливается писк морзянки, и, если ты в этом звуковом хаосе отличаешь букву экзаменатора, киваешь головой. Из всех экзаменуемых я вошел в пятерку лучших, и потом уже при зачислении в училище на мандатной комиссии меня долго уговаривали учиться на радиста (видимо, чтобы стать радистом, нужен был природный талант, который у меня, оказывается, был). Но я отказался, и был зачислен в роту радиорелейной связи. Примерно к 15 августа зачисление в училище было закончено. Лишних — сдавших экзамены, но не прошедших по конкурсу — отправили в училище ГСМ (горюче-смазочных материалов) здесь же, в Ульяновске, остальных — в училище химических войск г. Саратов. Еще были срочники из Группы советских войск в Германии, которые хотели быстрее демобилизоваться и, поэтому, они вступительные экзамены специально проваливали. Дальнейшая их судьба была такова: их оставляли дослуживать при училище, а 1 октября выходил приказ Министра обороны о демобилизации и их увольняли в запас в первую очередь. И уже к Новому году они возвращались домой...
Гражданская жизнь кончилась, а что будет впереди — мы еще не знали. Цивильную одежду приказали посылкой отправить домой. А далее у нас, усилиями старшины роты, образовалась причудливая форма одежды. Выдали новые шерстяные офицерские пилотки и новые яловые курсантские сапоги (из телячьей кожи). Какие же они были тяжелые! Далее все было БУ (бывшее в употреблении): поношенные гимнастерки и синие бриджи от парадной формы бывших курсантов, кожаные ремни, брезентовые брючные ремни, белье стиранное… Особо надо сказать о габардиновых синего цвета парадных бриджах. Габардин — это грубоватая ткань, которая не держала «стрелку» при глажении и выглядела не очень красиво. Когда в 1968 году, будучи уже офицером, я одним из первых получил форму из лавсана, многие мне завидовали. Если рассуждать о форме офицерской одежды в Советской Армии, она шла традиционно от царской армии: зеленый верх и синий низ (синие галифе или брюки). Однотонной форма стала только в 1970 году. В общем, в таком виде мы проходили до сентября. В сентябре нас переодели уже согласно уставу Советской Армии. Кстати, в военных училищах форму выдавали точно по размеру, терпеливо и не спеша, подбирая нужный размер. А старую форму мы одевали на выгрузку из вагонов угля для училища.
На фото: я — курсант Ульяновского военного училища связи.
Один день курсанта 1-го курса: от подъема до отбоя
Подъем — в 6 утра, отбой — в 22 часа. Сержанты и командиры взводов вставали на полчаса раньше. В 6 утра дневальный диким голосом орал на все спальное помещение: «Подъем!». Я думаю, что от такого дикого крика дневальный получал удовольствие: «Я не спал всю ночь, вот за это и вы получите!» В первый же день я, ошалев от дикого крика дневального, позабыв о том, что сплю на 2-ом ярусе, свесил ноги с кровати и… не почуяв под ногами опоры, полетел вниз… По пути ударился головой о край кровати, от серьёзной травмы спасло только наличие матраса. В дальнейшем я приучил себя просыпаться на 10 минут раньше времени подъема.
Одеваемся до пояса. Два курсанта — в столовую на заготовку завтрака. Шестеро — на уборку спального помещения, остальные — на зарядку. Для проведения зарядки изучили два армейских комплекса на 16 счетов. После проведения комплекса — кросс от полутора до трёх километров в зависимости от настроения командиров взводов, далее — уборка кроватей, умывание и построение на завтрак.
Помещение казармы имело паркетный пол из дубовой плитки. Этот пол ежедневно натирали и драили специальной щеткой, одетой на сапог. По субботам пол мыли и натирали пол свежей мастикой, и натирали до блеска. Кто смотрел фильм «Сибирский цирюльник» вспомнит, как юнкера (название курсантов в царской армии) натерли пол в парадном помещении для приемов так, что все скользили и даже падали...
Кросс я переносил в первое время очень тяжело. Тошнило, я не мог завтракать. Со временем я окреп, и это состояние недомогания прошло.
Заправка кроватей — это целый процесс. Одеяло должно иметь форму куба с четкими гранями. Кровати, подушки ровняли по специальному шнуру. Строем идем на завтрак, без строя вообще ходить запрещено. Перед столовой стоял гимнастический козел. Необходимо было через него перепрыгнуть. Давали три попытки, и только потом, в независимости от результатов, идешь в столовую. Так я прыгал дней восемь. В конце концов, когда через «козла» стала перепрыгивать вся рота, эту меру наказания отменили.
Завтрак у курсантов немного отличается от завтрака солдат срочной службы: норма сахара и масла выше. Второе блюдо — гуляш с гарниром, как правило, это каша или картофельное пюре. Кроме того, вместо положенной нормы мяса никогда не клали куски чистого свиного сала, что было обычной практикой для солдат срочной службы
Обед из трех блюд. Стандартный: суп, второе, компот (половина алюминиевой кружки). Ужин, конечно, слабоват. На гарнир — каша, сваренная на воде без масла, и, обязательно, морская рыба (хек, минтай, треска и т.д.). Гарниры, как правило, состояли из различных каш, но в течение недели никогда не повторялись.
После завтрака занятия в классах. Преподаватели, в зависимости от предмета, были офицеры или штатские. Занятия примерно до 14 часов. Затем — пару часов на турнике или на стадионе. Личное время — час или полтора. Короче, просто так сидеть не давали. Если кого-то замечали лежащим на кровати до отбоя — давали наряд вне очереди. А это нелегко. Могло случиться так, что ты пришел из очередного наряда, не спал всю ночь и — схватил сразу же наряд вне очереди. А спал ты до этого или нет — никого не интересовало.
На фото: я — дневальный по роте.
В половине девятого вечера построение на вечернюю «прогулку». Плац был прямо под окнами казармы. Маршировали строем, орали строевые песни. Затем подготовка к отбою. Старшина брал в руки секундомер и начиналось: отбой 30 сек, подъем 45 сек. Время засекалось по последнему, кто вставал в строй. Я по сей день удивляюсь бессмысленности этих упражнений. Отбой за 30 сек — это не трудно: разделся и лег. А подъем за 45 сек., если правильно мотать портянки на ногу, невозможен. Для скорости мы клали портянку на сапог и сверху вталкивали ногу, торчащие концы портянок пальцами заправляли в сапог, чтобы их не было видно. С такой намоткой портянок ты не боец. Через 100 метров бега у тебя на ногах будут водяные мозоли, как случилось с Максимом Перепелицей в одноименном фильме. Так нас мучили примерно дней десять, пока мы не стали укладываться в норматив. Наконец-то отбой. Засыпаешь мгновенно. Казалось — только закрыл глаза, и вновь истошный крик дневального: «Подъем!» Начинается новый день.
Кстати о портянках. Первое, чему учил старшина роты, это правильно наматывать портянки. И второе — на ночь портянки заставляли наматывать на сапог снаружи, чтобы к утру они просохли. Представляете, какой запах образовывался в казарме к утру…
Учеба
Учеба в советских средних технических военных училищах, по моему мнению, была организована, примерно, по одному принципу: минимально необходимый объем теории и — максимум практики. Большинство училищ были специализированными. В чем заключалась специализация? В училищах обучали работе на каком-то виде техники и, после окончания учебы, ты попадал в подразделение, где эксплуатировалась именно та техника, на которой ты обучался. Вся управляющая система имела, как правило, блочную схему. Пример: радиостанция прекратила работу, запускается тестирующая программа: неисправен блок № 12, срочно меняем, и стираем нервный пот с лица. Все работает. А затем в условиях полевой лаборатории специалисты высокой квалификации чинят неисправный блок. За 4 месяца моего пребывания в училище мы учились без перерыва не более 4 недель.
В конце сентября нашу роту отправили строить 5-этажный дом в учебном лагере училища под названием «Солдатская Ташла». Проехав через весь город на обычном трамвае, сели на электричку, сошли на станции «Солдатская Ташла».
Жили в брезентовых армейских палатках. Не помню точно, но, наверно, человек на 12. Наступил октябрь. Похолодало. Буржуйка, которую топил дневальный, быстро остывала, пол в палатке был из деревянных сланей. В период дождей идешь по полу, а из-под сланей брызгают на сапоги фонтанчики грязной воды.
Здесь уместно поговорить о дедовщине в Советской Армии. Мой год рождения был последним из тех, родившиеся в котором служили три года. Далее было два года. Служба складывалась так: 1-й год учишься специальности. Второй — служишь. На третий год ты — «дед». «Дед», конечно, исполнял свои служебные обязанности по должности, но в быту он уже редко ходил в наряды. В Советской Армии солдат все делал сам: кормил себя — наряд на кухню, охранял себя — дежурства по караулам, убирал территорию, выращивал свиней для кухни, и — всё прочее. Довод был простой и ясный: прослужишь 2 года, и ты будешь «дед». Офицеры относились к таким порядкам снисходительно. Они когда-то сами прошли через это, будучи курсантами.
Вернемся к действительности: я — в лагерях, мы строим 5-ти этажный дом…
На фото: я в лагере училища «Солдатская Ташла».
Работа была разной, а запомнилось, когда попал в бригаду молоденьких девчат-плиточниц. Клали метлахскую плитку в ванных комнатах и туалетах. Механизации никакой, я таскал с первого этажа раствор им всю смену. В 16 часов прихожу в роту. Старшина: в наряд! Утром прихожу из наряда — в роту. Старшина: на работу в дом! Вечером старшина опять: в наряд! Я ему: «Пошел ты подальше!» Лег на кровать и моментально уснул. Утром старшина: «На дом не идешь, идешь в каменоломню, задание — наломать бутовый камень из плиточного известняка объемом на автомобиль ГАЗ. Если кому интересно, посмотрите фильм «Судьба человека», там эта каменоломня ярко показана. Короче, все пошло в разнос. Камень я наломал, но грузить в машину отказался, сослался на то, что грузить не было приказа. Короче, ситуация накалялась. Я не знаю, чем бы это все кончилось, но мне повезло: на утро я заболел ангиной. Меня увезли в госпиталь.
Так я оказался в областном госпитале, где в 1943 году лечился после ранения мой отец. Такие вот повороты судьбы. Чтобы закончить эту тему: находясь в училище, я уяснил для себя следующее: жаловаться на действия и приказы начальников глупо и опасно. Лучше перетерпеть, а потом — уйти как-нибудь в сторону, чтобы о тебе забыли. В уставах, правда, оговорено, что ты можешь обжаловать приказ, но — позже. Сначала его нужно выполнить… И это, наверно, правильно: как можно, например, послать на смерть бойца, не выполняющего приказы...
Госпиталь, это сказка: тепло, белоснежные простыни, молоденькие медсестры в халатах в обтяжку... Манная каша. Никто не гонит не торопит... Красота! Красота-то красота, но что же делать дальше? Прошла неделя лечения: мне стало легче. И я принял решение написать рапорт по команде: просил отчислить меня из училища. Это решение у меня назревало постепенно. Во-первых, во время занятий в классах я обнаружил, что курсанты, окружающие меня, имеют, мягко говоря, в основном слабые знания средней школы. Пример: преподаватель в звании майор спрашивает: «устройство радиолампы?», а в ответ — тишина. По знаниям я был на голову сильнее этих ребят. Но что это меняло в моей судьбе? Моя золотая медаль в этих условиях ничего не значила. К этому времени я уже понял, что карабкаться в росте по званиям и должностям после среднего училища будет очень непросто, хотя, конечно, теоретически возможно, но практически... А теперь еще и этот случай в лагерях…
Медлить дальше было нельзя. Моя рота возвращалась из лагерей. Впереди был прием воинской присяги, после этого ритуала при отказе от учебы мне был один путь: служить три года срочной службы.
К моему удивлению рапорт продвигался гладко. Мой мотив для отчисления, изложенный в рапорте, был таков: среднее военное образование меня не устраивает, хочу на следующий год поступать в высшее военное училище. Имея же среднее военное образование, звание при уходе на пенсию — максимум «капитан». Чтобы получить звание «майор», нужно было учиться в Академии очно или заочно, что не каждому удавалось. Те, от кого зависело принятие решения по моему рапорту, в душе со мной соглашались. В конце концов, я попал на беседу к командиру училища в звании генерал-майор. Он спокойно выслушал меня и говорит: «Я подпишу рапорт, но пойдешь служить в армию на 3 года». Я ему отвечаю: «Мне 17 лет, не имеете права!» А он мне в ответ: есть закон, по которому, если гражданин имеет полное среднее образование, его можно призывать раньше 18 лет. Здесь я понял, что ерепениться — себе дороже. Принял смиренный вид и сказал: «У вас высокое звание, авторитет среди курсантов и офицеров. Ваше решение я никак уже изменить не смогу». Но от своих аргументов я не отступал. И вдруг интуитивно почувствовал, что такая моя позиция ему понравилась и все будет хорошо. «Иди в подразделение. Решение по твоему рапорту будет завтра в строевой части». И — всё! Я — свободен! Моя первая жизненная ошибка исправлена! Что будет впереди, я не знал, но в тот момент, когда я оказался за воротами училища, я был по-настоящему счастлив!
Институт
В августе следующего, 1963 года я легко поступаю в Уфимский авиационный институт. Стипендия по тем временам в нашем институте была высокой — 35 рублей (студенты медики и педагоги имели 20 рублей). Сестра обещала высылать по 20 рублей. Итого — 55 рублей. Средняя зарплата по стране была в то время 90 рублей. Короче, при наличии общежития прожить было можно. Но мне еще и повезло. Я попал в первый «хрущевский» набор. Суть этой системы учебы была такова: мы были направлены по будущей специальности на оборонные заводы. Работа по режиму предприятия в три смены, учеба была организована в две смены. Такой режим был первые полтора года. Я работал кузнецом. Работа хорошо оплачивалась, в месяц зарабатывал 150 — 180 рублей. Деньги сестры мне в первые два год не понадобились. А на 3-ем курсе мы, три друга, познакомились с «теневым предпринимателем», выполняли разнообразную работу. Зарплата была приличной. Финансовых проблем и в дальнейшем во время учебы я не испытывал.
В институте была военная кафедра. В течение четырёх лет раз в неделю на полный день (4 «пары») проходили обучение военной специальности. Я, в частности, готовился на техника самолета по специальности: «Планер и силовые установки». Институт имел свой небольшой аэродром, где размещались самолеты истребительной авиации разных марок: МИГ-15, МИГ-17, МИГ-19, МИГ-21. В конце учебы появился МИГ-25. Учили нас офицеры, направленные из боевых частей в звании не ниже чем капитан. Они все имели большой практический опыт, а многие — и боевой. И все очень дорожили своим местом. Позже, уже в части, я понял, почему. А все просто: закончив службу в качестве техника, они ушли бы на пенсию в звании старшего лейтенанта. Это потолок по званиям для техников самолетов. Представляете себе: седой пенсионер в звании старшего лейтенанта. Таковы были реалии службы в ВВС СССР для технического состава. Я не думаю, что сейчас в этом смысле что-то изменилось.
Учебная база в институте была богатой. Имелся полный комплект всех узлов и агрегатов самолета в разрезе. Полный набор учебных плакатов. Оборудованное помещение, где проводились учебные регламентные работы по агрегатам и узлам самолета. Теоретические занятия проходили на военной кафедре в городе. Практические — на аэродроме в микрорайоне с народным названием Старая Уфа. На практических занятиях проводились регламентные работы на узлах самолета. Больше всего запомнился практический запуск двигателей истребителя. Самолет одноместный, сидишь в кресле пилота на парашюте. Радиосвязь с руководителем занятий через шлемофон. Докладываю: «К запуску готов!» Идет команда: «Включить все АЗС!» АЗС — автоматы защиты сети. Включаю. Их в кабине несколько десятков, одновременно сообщаю по связи, какие АЗС включил. Получаю «Добро!» на запуск. Перевожу ручки «запуск» плавно на себя. И секунд 30 — тишина… Возникает тревожная мысль: может быть, я что-то сделал неправильно? И вдруг раздается страшный рёв двигателей. Двигателей на истребителе два. Смотрю нарастание оборотов: нужно достигнуть 11-ти тысяч оборотов в минуту. Некоторое время работаю на этих оборотах, затем снижаю на обороты охлаждения — 10 тысяч, и — плавно отвожу рычаги управления в исходное положение. Все! Я сделал это! Сдвигаю назад фонарь кабины, спускаюсь вниз весь мокрый от волнения, но бесконечно счастливый.
Занятия на газовочной площадке ничем не отличались от занятий в военном училище. В 8 часов построение. Перед этим переодеваемся в военную форму: пилотки, техническое обмундирование ВВС, сапоги солдатские. При работе на самолете тапочки летом, валенки с резиновыми калошами зимой. Пропускать занятия на технике себе дороже. Если пропустил, то обязан пройти занятие с другой группой в течении недели. Нарушение грозило отчислением из института. Вообще-то на 1-ом курсе нас было 25 человек в группе. Закончили институт с 1-го курса 12 человек.
Главный руководящий документ в технических службах ВВС в то время — НИАС-64 (Наставление по инженерно-авиационной службе) заставляли учить как библию. Потом уже в войсках я понял значение НИАС для безаварийного обслуживания авиационной техники. Офицеры образно говорили нам, что НИАС написан кровью сотен летчиков и авиационных техников. Учился с удовольствием, с чувством внутреннего удовлетворения: вот это — моё! Вот это — по мне! Поэтому 4 года учебы на кафедре прошли незаметно.
Оренбургское высшее военное училище летчиков
В августе 1967 года нас направили в Оренбургское высшее авиационное училище летчиков (ОВВАУЛ) сроком на месяц для практического закрепления полученных теоретических знаний работой на реальной боевой технике. Принятие воинской присяги Родине, и — получение воинского звания: инженер-лейтенант. В училище мы практиковались вторыми техниками на реактивном учебно-тренировочном самолете чешского производства Л-29.
На фото: я — второй техник самолета Л-29.
Кроме авиационной подготовки нам на кафедре давали знания по программе пехотного училища: военную топографию, уставы Советской Армии, боевой устав пехоты, организацию обороны, взводные и ротные опорные пункты, огневое взаимодействие, организацию марша на местности, авангард, арьергард, передовая походная застава, боковые походные заставы, встречный бой и много еще другого. Эти знания нам преподавали два пехотных подполковника, участники Великой Отечественной войны И.И. Середов, и А.К.Перфилов.
Описывать сборы в ОВАУЛ не имеет смысла, все тоже, что и в Ульяновском училище связи: отбой за 30 сек, подъем — 45 сек и т.д. и т.п. Отличие в том, что эти два подполковника заставили пройти приличную пехотную подготовку. Ориентирование на незнакомой местности по карте и компасу, стрельба из личного оружия (пистолет Макарова), его разборка, сборка, чистка. Стрельба из пистолета и карабина. Карабин стоял на вооружении рядового состав ВВС. Рытье окопов и блиндажей.
На фото: копаем место под командный пункт.
Незабываемая встреча
Здесь, в Оренбургском высшем военном училище летчиков я увидел совсем близко первого космонавта планеты Юрия Алексеевича Гагарина, и он даже пожал мне руку. В августе 1967 года он приехал в Оренбург в отпуск к теще и, как я понимаю, по своей инициативе, по потребности души, в очередной раз посетил летное училище, в котором он сам когда-то учился. Это был, наверно, последний приезд Юрия Алексеевича в эти края, где он сделал главный выбор в своей великой жизни. Через полгода, в конце марта 1968 года, Юрий Алексеевич трагически погиб… Ему было всего 34 года…
Очень интересными были обстоятельства этой, навсегда запомнившейся мне, встречи. В один из августовских дней 1967 года мы были на учебном аэродроме «Пугачи» — аэродром первичного обучения лётчиков. Этот аэродром располагался в степи за рекой Урал, километрах в десяти от Оренбурга. На аэродроме — простенькая казарма, столовая, летний кинотеатр и ещё несколько бытовых строений. Больше — ничего, даже ограждения никакого. Сама же грунтовая взлётно–посадочная полоса больше была похожа на сельскую дорогу. И вот, смотрю, наши ребята спешно заскакивают в кузов ЗиЛа-157 (кузов с сиденьями для бойцов).
— Вы куда?
— На встречу с Гагариным! Давай с нами!
И мы на двух ЗиЛах-157 помчались в город, в училище.
Надо подчеркнуть, что встреча была абсолютно неформальной. День выдался жарким. Гагарин был в военной форме по-летнему, в рубашке. Штатских не было. Вся соль в том, что он хотел встретиться именно с курсантами. Так и получилось. Старшекурсники уже разъехались, а остались только первогодки, кто совершил свои первые 3 – 5 самостоятельных полётов на учебном самолёте. Как и хотел Юрий Алексеевич, он оказался в кругу курсантов, которые только начали летать. Встреча от и до прошла в абсолютно неформальной обстановке. Веселый, общительный. И, конечно, — его знаменитая на весь мир «гагаринская улыбка»! Мне показалось, что Юрий Алексеевич был крайне рад оказаться вновь в том беззаботном времени и в том состоянии души, когда всё еще впереди, в курсантской среде, когда ему, как и нам, было всего 18 лет... И еще мне показалось, что у Юрия Алексеевича навернулась на глазах слеза, когда он делился с нами своими воспоминаниями о годах учебы.
С курсантами Юрий Алексеевич разговаривал как с равными, вспоминал свои первые полёты, как идёшь на взлёт, как на посадку… Курсанты рассказывали о себе… На встрече присутствовало человек 50 – 60, а может быть и больше. И, представьте себе, он каждому — каждому! в том числе и мне — на прощанье пожал руку…
В то же время чувствовалось, что он очень устал… Как я теперь думаю — устал от Земного шара, от всех этих парадных встреч и парадных приёмов. Ох, как же ему, наверно, хотелось вернуться назад, в свои 18 лет!
На снимках: Юрий Гагарин — курсант Оренбургского высшего военного училища летчиков (вверху); Юрий Алексеевич Гагарин — самый знаменитый землянин, проторивший человечеству дорогу в космос.
Да, мы все хотим вернутся в те времена, когда мы были молоды, и всё нам казалась прекрасным. Ведь всё, как мы полагали, будет хорошо... А, возможно, он уже что-то предчувствовал… Через полгода Юрий Алексеевич трагически погиб в учебно-тренировочном полете. Прах его похоронен в Кремлевской стене...
Но вот — сборы окончены. Присяга Родине принята. Мы — инженеры-лейтенанты. Нас отправили согласно документам в запас. Впереди последние каникулы! И — последние полгода учебы в институте, затем — преддипломная практика и защита диплома. А дальше, как мы думали, распределение и работа на инженерных должностях. Но судьба распорядилась иначе….
Советская Армия
В октябре 1967 года вышел новый закон о воинской службе. Там появилась статья № 61, которая гласила, что отныне можно призывать в армию офицеров запаса в возрасте до 30 лет. Причина, как я думаю сейчас, — осложнение отношений с Китаем. На Востоке нашей страны разворачивались новые части. Офицеров катастрофически не хватало. Практики такого призыва до этого в стране не было. В середине июня 1968 года благополучно защищаю дипломную работу. Надо ждать неделю, чтобы получить сам диплом. Но на следующий день после защиты приходит повестка явиться на призывную медкомиссию. Затем мандатная комиссия, ей руководит военком города Уфы генерал-майор Кусимов, бывший командир 58-го гвардейского полка Башкирской кавалерийской дивизии, где служил мой отец. Получаю распоряжение об отпуске на месяц. После отпуска надо явиться к месту службы в г. Смоленск. Вот так все неожиданно и быстро.
Из моей группы в армию пошли не все. Часть студентов не училась на военной кафедре, по медицинским показателям, местные ребята тоже подсуетились и смогли откосить. А я, неожиданно для себя понял, что это — судьба. И дергаться не стал. Короче, служить пошли 8 моих друзей из 23 нашей учебной группы. По месту службы мне повезло. В то время были очень натянутые отношения с Китаем, поэтому основная масса попала служить на Восток: Камчатка, Дальний Восток, все эти Могочи, Гачи, Магдагачи (там только одни «дачи» — шутка в ВВС), короче — дикие места. Забайкальский военный округ с его свирепыми ветрами и зимами. Я на досуге размышлял: почему большинство попало на Восток, а я и Саня Шиц только вдвоем попали на Запад? Потом меня осенило: распределение шло по списку, а у меня фамилия на «Ю», а у Санька на «Ш». Все оказалось просто.
10 августа мы с Саньком стоим у КПП воинской части г. Смоленск. Оказалось, что это штаб авиационного корпуса, а служить далее мне предстояло в г. Калинин, ныне — Тверь, а Саньку — в г. Тарту. Так мы расстались в этот день и больше я его никогда не видел. Мне в штабе корпуса сказали, что мои документы уже в полку. «Дуй на гражданский аэродром, там находится транспортный самолет ЛИ-2 вашего полка (самолёт доставил летчиков в госпиталь на медкомиссию), с ними улетишь в полк». Так я попал сразу в свою часть, где мне предстояло служить два года. Летчики ЛИ-2 привели меня в офицерскую гостиницу. На этом мой первый день службы закончился.
На фото: я — инженер-лейтенант ВВС.
На утро за мной зашел начальник штаба моего подразделения ст. лейтенант Еникеев (который оказался моим земляком) и мы пошли в штаб авиационного полка на беседу к командиру полка. Он подробно расспросил меня о том, какую я изучал авиационную технику, пошутил, сказав мне, что в офицерской гостинице живет много пьяниц. «Ты с ними водку не пей и в карты ночами не играй!» Как в воду глядел, но это я понял позже. Еникеев спросил командира полка: как его одевать? Командир ответил: как выпускника военного училища. Это означало: мундир, повседневную и парадную шинель шить в мастерской индивидуально, остальное — обеспечить со склада. Я был первый двухгодичник в части, других, кто был за мной, одевали со склада для контрактников в уже готовое. Качество тканей и пошива, конечно, было совсем другое. На третий день меня представили личному составу полка. Когда командир сообщил, что я призван на военную службу после окончания военной кафедры Уфимского авиационного института, полк загудел, такого в СССР еще не было. На встрече с командиром полка он мне сообщил: «Ты направлен в подразделение АПЛ СИС (авиационную полевую лабораторию специальной инженерной службы)». Туда был необходим специальный допуск, поэтому до его получения будешь служить 2-м техником самолета ТУ-16.
Наш 173-й тяжело-бомбардировочный полк особого назначения имел на вооружении бомбардировщик дальней авиации ТУ-16. На четвёртый день службы нас, офицерский состав, посадили на казарму. Это означало, что ты ходишь на службу и ночуешь в солдатской казарме. Отлучаться из расположения части категорически запрещалось. В ночь на субботу 21 августа раздался бой сирены «Тревога!» Это означало проведение операции советских войск в Чехословакии. Пробыл там всего три дня. Пребывание дальней авиации там не имело никакого смысла.
Пошли будни военной службы. До Нового года служил во 2-ой эскадрилье полка вторым техником самолета. Вот и понадобились здесь все знания, полученные в военном училище и на военной кафедре института. Документация мне была знакома, как ее заполнять я знал. На самолете есть формуляр. В нем подробно записаны все виды работ предполетной и послеполетной подготовки. За каждый пункт выполненной работы ставишь роспись о выполнении. Спрашивать, как делать то или иное — я не ленился. Это нравилось сослуживцам и они искренне мне помогали. Трудно было очень в декабре месяце. Зима оказалась суровой. При температуре ниже 25 градусов нужно было прогревать двигатели самолета. Это означало: прибыть на аэродром на пару часов раньше, как правило — пешком, и, чаще всего, ночью. Два турбореактивных двигателя ТУ-16 запускались бензиновым высокооборотистым пускачем, как на тракторе. И, если не прогреть основные двигатели, из-за загущения масла от мороза мог разрушиться валик пускача. В этом случае самолет терял боеспособность, а за это шло наказание. Нагретый воздух в двигатели самолета гнал бензиновый мотор типа бензопилы, который на морозе не хотел заводиться. Отворачиваю свечу, наливаю в цилиндр бензин и — о радость: «двигатель задышал!» Что меня удивляло в эскадрилье, так это минимум применения электрических систем. Бомбы подвешивали механической лебедкой, запуск подогрева — практически бензопила. Пробовали при мне использовать, по примеру американцев, электрические лебедки для подвески бомб, но они оказались слишком тяжелыми и аккумуляторы быстро на морозе разряжались.
Время летело быстро. Где-то в конце декабря пришел допуск. И я перешел на основное место службы. Авиационно-полевая лаборатория занималась в то время особо секретными крылатыми ракетами. Ракетные двигатели первых крылатых ракет ФАУ-1, которые разработал немецкий конструктор Вернер фон Браун были жидкостные. Окислитель азотная кислота, или кислород, в наше же время горючим был очень ядовитый гептил: попав в организм человека, он плохо выводился. Окислитель — бурая, легко испаряющаяся жидкость, азотная кислота. Если облако окислителя полить водой, получается «голубой дождь». Горючее — маслянистая желтая жидкость с резким, крайне неприятным аммиачным запахом…
У меня отпуск был 45 суток и питались мы за отдельным столом хотя и в общем зале. Нам полагались спецжиры, витамины и еще какие-то вещества в порошках, мне неизвестные.
Заправку ракет производили только в противогазах и специальных костюмах химической защиты. Противогаз подгонялся очень тщательно и индивидуально. Патрон в противогазе был специальный. Проверяя противогаз — минимум полчаса проводили в палатке со слезоточивым газом хлорпикрин. После учебной заправки ракеты, которую проводили раз в квартал, дезактивация в гарнизонной бане. В независимости — женский ли сегодня день, или мужской. Баня закрывалась на два часа только из-за нас.
Поскольку дело было новое, специалистов было мало, в нашей лаборатории было много двухгодичников с высшим образованием из лучших московских вузов. Они быстро освоили электронные мозги ракеты. Ракеты были капризные. Элементная база была низкого качества, и ракета часто давала отказы в учебных полетах. За что мы получали нагоняй от командиров. Спасало, что летчики старались не записывать, по возможности, в журнал замечания о неисправностях. А говорили нам устно. Это спасало от наказаний, но, в принципе, вредило общему делу подготовки к защите рубежей Родины. А что мы могли поделать? Чипов в нашем понимании еще тогда не было. Были радиолампы, которые требовали для работы наддув воздуха в радиоотсеке не менее одной атмосферы, часто выходили из строя. Транзисторы с маркировкой военной приемки «звездочка» тоже имели очень низкое качество: из 10 годными по параметрам было не более 2-х. За время моей службы было два практических пуска. И мы не подвели полк! Оба раза попали в цель. А вот соседний 45-й гвардейский полк один раз провалился.
К учебному пуску полк готовит ракету полгода. Наибольшее беспокойство вызывала радиостанция. Я не радист, но после учебных полетов, пилоты часто говорили, что нет захвата цели. Виновником такой ситуации чаще всего была мощная радиолампа Клистрон. Почти не было полетной ночи, чтобы не случалось хотя бы одного отказа по этой причине
Наконец настал день практического пуска. Сентябрь, золотая осень и бабье лето. Все наши службы заканчивают предполетную подготовку. Привезли боевую часть (БЧ), установили с помощью автомобильного крана. Кран уехал. Осталось мне, как командиру расчета, опечатать личной печатью все лючки. Вот здесь я и совершил ошибку. При закрытии люка боевой части уронил под БЧ печать. А кран ушел. До времени вылета остается всего ничего. Бегу к майору, докладываю. Майор спокоен. Сейчас вызову кран и все исправим. Звонит в батальон. Смотрю, выражение его лица меняется. Дневальный: «Кран на базе, а солдаты в гарнизонной столовой на обеде…» Майор на свою Волгу и — в гарнизон, вернулся с краном, 25 минут и — все исправлено. Еле-еле успели. Когда самолет взлетел, говорю майору: «Александр Федорович, мы точно попадем в цель!» Он: «Почему так думаешь?» А вот смотрите: с утра все шло гладко, без сучка и задоринки, никаких отклонений и замечаний. А это плохая примета. Лицо его сразу посветлело, он, как и многие в авиации, сильно верил в приметы.
Включена громкая радиосвязь с экипажем. Командир корабля: «Есть захват цели! Пуск!» И вдруг громкий мат правого пилота: «Не могу расконтрить красную кнопку пуска!» Оказалось, что техник самолета законтрил кнопку слишком толстой контровочной проволокой. В кармане второго пилота оказались ключи от дома, контровка сорвана. Пуск!!! Томительно долго бегут минуты, гробовая тишина. И наконец: «ЦЕЛЬ ПОРАЖЕНА!» Думаю, а что будет в условиях войны, когда ракету достанут из заводского контейнера и сразу в срок 3-х суток она должна быть готова к пуску? И не одна, а сразу 20. Тогда в полку было 3 эскадрильи: 1-я — разведывательная, 2-я — ударная, 3-я эскадрилья — постановки помех. В ударной эскадрилье 10 самолетов, по 2 ракеты на каждом…
Когда прошло 2 года службы, и мы дружно отказались оставаться в кадрах, командование сильно расстроилось. И в дальнейшем в авиации двухгодичники не задерживались и на кадровую службу не оставались, призыв офицеров в авиацию потихоньку сошел на нет…
В подразделении было 12 механиков, солдат срочной службы. Командир, майор А.Ф.Худяков, всех их отдал в мое подчинение по одной простой причине: помогать электронщикам, радистам и электрикам им не хватало образования. А в моей службе «ломовой» работы хватало: вывоз ракет на аэродром автомобилем ЗИЛ-157 под самолет, установка крыльев в полетное положение, закатить тележку точно под узел подвески самолета. После полетов всё в обратном порядке. Расставить ракеты в ангаре, не совершив ДТП. Все это приходилось делать вручную. Заправка ракет, нейтрализация баков, сушка горячим воздухом. Кроме того, я и мои солдаты были резервным расчетом при подвеске бомб во время тревоги в эскадрилье. В эскадрилье 10 самолетов, а штатных расчетов всего 3. Мне пришлось пройти обучение в качестве командира расчета. Ничего, справился.
Вот они стоят в строю передо мною и, наверно, размышляют: что ждать от этого лейтенанта? А этот лейтенант не забыл, как его самого муштровали в училище, ох как не забыл! Прихожу утром в казарму, смотрю листок нарядов, вижу: две фамилии очень часто в нем фигурируют. Спрашиваю у старшины (у него звание сержант, а должность старшина, срочник). Мнется, отводит глаза. Я ему говорю: «Будешь заниматься дедовщиной, сниму с должности!» Не поверил, поведение не изменил. Через три недели я добился, чтобы его сняли с должности и перевели в другое подразделение. Нам дали другого старшину в звании прапорщик, сверхсрочника. Он оказался участником Великой Отечественной войны. Вот это был отец родной для солдат, да и мне с таким старшиной стало все намного легче. После этих событий я понял по глазам солдат, что я у них стал в авторитете.
Вспомнился и другой случай. Наш командир подразделения был добрейшей души человек (кстати — в 50-х годах воевал в Корее), и он много разрешал солдатам вне устава. Например: один солдат умудрился во время службы жениться на местной. Она жила в райцентре в 35 км от Твери. Так он раз в две недели давал ему увольнительную на двое суток. Солдат ездил, но ни разу не нарушал сроков увольнительной. Другой случай противоположный. Как-то раз командир, мимоходом, сказал мне: «Своди солдат купаться на Волгу, благо река в 200 м от гарнизона». Приказ есть приказ, надо выполнять. Я в армии всего три недели. Изучаю положение устава о проведении купания личного состава в водоеме. Подразделение делится на две группы. Одна половина купается, другая с берега наблюдает персонально за купающимися… Строю подразделение, разъясняю положения Устава. Смотрю, крутят головами и меня не слушают. Я не придал этому значения. Приходим на берег. Все раздеваются и бегом в Волгу. Пляж гарнизонный, народу много. Мои раздетые солдаты отличаются от других пляжников только черными семейными трусами. Я в полной армейской форме (мундир, портупея, бриджи, сапоги), на жаре, сижу на пляже. ОДИН. Какое там «разделиться на две группы…» Душа болит: как бы чего не случилось... Покупались. Я на пляже промолчал. Но построил их перед казармой и сказал: «Вы нарушили мой приказ и больше до дембеля купаться не будете, это я вам обещаю». Майор сразу утвердил мое решение. До дембеля этот состав на Волге больше не был...
Купание: это мелочь, а невыполнение приказа в армии считается преступлением. Структура армии строится на безоговорочном выполнении приказов по всей цепочке: от генерала до солдата. Другое дело, приказы отдают разные люди, не всегда, прямо скажу, умные, но здесь уже как повезет. Эти постулаты я уяснил еще в училище. Большинство родителей, отправляя своё чадо в армию, считают, что его там воспитают. Да, воспитают. Любая армия создается и содержится на деньги налогоплательщиков для защиты рубежей Родины. И это совсем не школа. Приказ может быть и таким, что, возможно, придется и голову сложить. Но выбора особого нет. Выполни приказ любой, даже если он тебе кажется невыполнимым. Другого не дано.
На эту тему вспоминается такой случай. По тревоге наш полк вылетает, куда мы не знаем, не знаем и целей вылета. Мы вторые техники транспортным самолетом АН-12, а первые техники без парашюта на борту боевого самолета, на выдвижном стульчике, рядом со штурманом-оператором. Взлет. На взлете штурман оператор находится под блистером под потолком самолета. После взлета второй штурман- оператор включает ходовой винт своего кресла и опускается вниз. В этот момент и случилась беда. Мой первый техник, старший лейтенант Гусаров, совершил роковую ошибку. Он положил левую руку на ходовой винт и штурман своим креслом раздробил ему кисть левой руки. Надо принимать решение. Командир корабля спрашивает Гусарова: что будем делать? Тот, превозмогая страшную боль, отвечает: «Летим дальше!» Ему кое-как перевязывают руку, вкалывают шприц-тюбик с обезболивающим средством из армейской аптечки. Полет длится 4 часа и мы садимся на аэродроме ядерного полигона в Семипалатинске. Это Казахстан. На беду пострадавшего на аэродроме нет хирурга. Повезли мы его в Семипалатинск, а это не близкий край. В пути ему стало плохо. Заехали в ближайший поселок, где была больница. Дежурный хирург (казах) без всяких уговоров сделал операцию, три пальца удалось спасти. Вот вам пример стойкости и ответственности при выполнении боевой задачи. Благодаря мужеству и выдержке полк всем составом выполнил поставленные перед ним задачи. В дальнейшем Гусаров был награжден медалью. После того, как выслужил срок, комиссован не был: авиатехников не хватало. Так он и остался в моей памяти с тремя изувеченными пальцами…
А вообще-то, я, как мне кажется, много дал моим солдатам в смысле общего культурного и общеобразовательного воспитания и воспитания чувства ответственности в выполнении приказов командиров. По мере возможности защищал их права. Надеюсь, они меня правильно понимали, и я остался в их памяти как строгий, но справедливый командир.
Прошел год службы. Нас всех двухгодичников приглашают на офицерское собрание. Была такая форма общения офицеров и в царской армии, и в Советской Армии, где есть элементы демократии. Каждый может высказаться по обсуждаемому вопросу, Рот никому не затыкают. Вопросы решают голосованием. Между прочим, снять звездочку с погон без решения офицерского собрания было нельзя. Замполит штаба корпуса предлагает нам остаться служить в кадрах на 25 лет. Берет слово выпускник Казанского авиационного института. Краткое изложение его выступления: «Мне 31 год. До призыва работал заместителем главного технолога завода. Оклад 185 рублей, квартира, перспективы. Здесь — зарплата 134 рубля 40 копеек на руки. Малосемейка. Перспектива: выйти на пенсию в звании старшего лейтенанта...» Зал загудел. Собрание быстро свернули. Все всем стало ясно.
Немного о коррупции или, проще, о воровстве. Начну с очень тяжелого случая. Погиб мой водитель, который постоянно вывозил на аэродром ракеты на автомобиле ЗИЛ 157К. Узбек по имени Абдулладжон. Довольно замкнутый по характеру, плохо говорил на русском языке. Но ему было очень комфортно общаться со мной. Он мне — по узбекски, я ему — по татарски (языки схожи), мы друг друга хорошо понимали. Как всё случилось? Старшина его батальона ОБАТО (отдельный батальон авиационно-технического обслуживания), как выяснилось на суде, попросил водителя привезти ему из хозяйственной зоны, где постоянно что-то строилось, кирпич для его личного гаража. Просьба старшины для солдата — приказ. На беду в этой зоне оказался часовой. Выстрел из карабина пришелся в левую дверь автомобиля, попал в кость левой руки водителя и отрикошетил ему в печень. Мучительная смерть. Командир полка предоставил самолет ЛИ-2. Приехали родственники в стеганых халатах и увезли хоронить на родину…
Большинство материальных ценностей в армии управляются кланами сверхсрочников в звании, как правило, прапорщик. В гарнизоне можно было купить весь дефицит: кожаные и меховые летные куртки, сапоги, кожаные летние и зимние перчатки. Прапорщик – завскладом, который одно время жил в нашей комнате, таскал пачками новое солдатское белье, возил в город и где-то сбывал. Командир полка, как-то перед строем сказал: «Сверхсрочник — это червь, который источил всю армию!»
Пример: как-то меня назначают на сутки дежурить в гарнизонной столовой для солдат срочной службы. Спрашиваю начальника штаба: «Как себя там вести?» Он поразмыслил и сказал мне: «Хочешь, чтобы солдаты съели все, что им положено, не спи, проверяй закладку продуктов и на склад за продуктами езди лично, документы на товар держи в своей руке. Понял?» Да, понял. Еду с солдатами на склад за мясом. Вхожу в дежурку, сидит прапорщик завскладом, морда лоснится, ест из банки сгущенку. Вот накладная на мясо. Не успел я закрыть рот с этим сообщением, забегает мой солдат и говорит, что мясо уже грузят. Как так? А весы? Прапорщик: «А мы уже все взвесили!» Я: «Выгружай на весы!» Обнаружился недовес 18 кг. Заведующий складом сверкнул глазами, но промолчал. Связываться с офицером себе дороже. Вот так. При закладке продуктов пропала пятикилограммовая банка тушенки. Заставил искать. Полчаса искали, но нашли: закатилась под скамейку…
Немного о быте молодых офицеров. Холостой выпускник авиационного училища попадает жить в офицерское общежитие, которое имеет солидное название «Гостиница» (семейные, как правило получают комнату в малосемейке.) Это трехэтажное здание типа «хрущевка». На первом этаже действительно гостиница для приезжих по служебным вопросам специалистов с авиастроительных предприятий. На остальных этажах — 4-местные комнаты для офицеров и прапорщиков. Удобства в конце коридора. Все живут вперемешку: летчики, техники, контрактники-прапорщики, что очень неудобно: временной режим службы у всех разный. Летчики уже спят, техники приходят через 3 часа, начинают кипятить чай, шумят. Вообще, о быте российских офицеров хорошо написал Куприн в своей повести «Поединок». Пьянство, карты, в дальних гарнизонах битвы из-за женщин. Хорошо, что не стало дуэлей. Ну и, конечно, попытки поступить в Академию, чтобы вырваться из этого порочного круга...
Как я входил в офицерскую среду
Прошло две недели офицерской службы. Событий за это время в моей судьбе было много. Меня представили личному составу полка, я побывал в Чехословакии. Наконец-то командир полка объявил выходной день. В армии выходные ничем не регламентируются. В армии служат, а не работают по КЗОТ. Выходной пришелся на этот раз на субботу. Вечер, сидим в гостинице, молчим. Я, рядом старший лейтенант Толик Астахов, чуть поодаль — начальник солдатского клуба капитан Володя Балдин пытается отремонтировать ламповый телевизор. Четвертый — капитан Игорь Ладыка — летчик, прибыл недавно с Дальнего Востока, где-то в городе. Я, осторожно: «Ребята, я город еще не видел. Поедем в город, покажете его мне, поужинаем в ресторане. Всё за мой счет». Они сразу оживились. Но потом поскучнели: что-то оба вспомнили. Балдин: «А командир полка тебе о нас ничего не говорил?» «Говорил, чтобы я с вами не пил, так как вы все картежники и пьяницы». Оба дружно рассмеялись... Тверь оказалась старинным красивым городом. Балдин: «Надо идти в ресторан «Поплавок» на пароходе на Волге, там все дешевле». Дешевле, так дешевле. Они чувствовали себя не очень удобно и почему-то решили избавить меня от лишних трат. Спускаемся по крутому трапу вниз и — мы в ресторане. Я: «Что будем заказывать?» Они, дружно: «Три салата и две бутылки водки...» Я удивился такому заказу, но заказываю еще дополнительно три лангета, а лангеты подаются сразу с салатами. Моя студенческая привычка — не пить на голодный желудок. Студентами мы работали кузнецами и деньги у нас водились. В ресторан можно было идти с десятью рублями в кармане. Примерные цены: салат 1руб. 20 коп., лангет из свинины 2 руб. 50 коп., бутылка армянского коньяка 4 руб. 12 коп., кофе 1 руб. Короче, оставалось и на такси. Средняя зарплата по стране 90 руб. Таксисты брали строго по счетчику, но без нашего разрешения брали попутчиков и взимали с них полную плату. Коньяк можно было купить только в ресторане, ресторанной наценки на него не было. В магазинах коньяка я не видел. Утро воскресенья. Голова трещит от вчерашнего. Толик говорит: «Поедем в город пивка попьем». Взяли по две кружки с креветками, голова с похмелья болеть перестала. Хорошо! Надо бы домой, но тут Толик говорит: «Недалеко отсюда есть автомат с вином. Продает на жетоны хорошее вино. Давай попробуем?» Давай! Короче, просыпаюсь в понедельник с диким похмельем хуже, чем в субботу. Но делать нечего, надо идти на службу. Избавился я от этого режима только когда перешел жить с ребятами – бывшими студентами, такими же как я двухгодичниками.
У нас в гостинице также проживала странная группа холостых офицеров, которые отслужили на Востоке от 5 до 10 лет. После такой службы в диких местах у них появляется право перевода в западные гарнизоны. Хотя это тоже относительно. В Калужской области, где размещался наш 3-й полк, есть крупный аэродром Шайковка. Условия: 3 деревни в округе, райцентр, где есть ресторан, в 60 километрах... И железнодорожный полустанок, где далеко не все поезда останавливаются. А если и останавливаются, то всего на две минуты. Как-то в интернете посмотрел на этот полустанок — за 50 лет ничего не изменилось. Вот вам и Запад! Возраст их был, примерно, в районе 30 лет. Женщины, в смысле женитьбы, их особо уже не интересовали. У них сложилась уже привычка: за пять дней пропивают денежное содержание и раздают долги. Беспокоится о питании в ВВС нет необходимости. Сталин еще во время войны издал приказ кормить весь личный состав летчиков и механиков в столовой, практически бесплатно. Этот приказ не отменен и в наше время. В других родах войск офицерам выдается продовольственный паек. А это далеко не одно и тоже. Дальше — денег нет, без денег в городе делать нечего. Остается игра в преферанс на деньги до следующей получки. Играли они, как правило, виртуозно, часто до 5 часов утра. Приходили поиграть в карты (преферанс) и семейные офицеры. Жене: «Иду в наряд!», а сам — к нам. Вот их-то и обдирали, как липку. Когда я попал в такую комнату, то спать при свете и шуме не мог. В компенсацию мне наливали стакан хорошего сухого вина, после чего я кое-как засыпал. Через месяц такой жизни я с трудом сумел переместится в комнату с такими же как я двухгодичниками.
Вот так мое повествование подходит к концу. Ровно через два года пришел приказ о моем увольнении в запас. В тот же день меня сняли со всех видов довольствия. А платной столовой в гарнизоне нет, без офицерского удостоверения ты никто. Парадокс: получил кучу денег: подъемные, отпускные, а пообедать негде. Сдал обходной лист — и ты свободен. Я даже не смог попрощаться с сослуживцами: подразделение секретное, поэтому пропуск изъяли в первую очередь.
Приехал в Уфу. На воинский учет без прописки не ставят, на работу не принимают. Там, где есть работа, нет общежития, где есть общежитие, нет нормальной работы для инженера по специальности. Деньги стремительно заканчиваются. Нужно решать, как жить дальше. Но это уже другая история. Все надо было начинать почти с начала, правда, не с нуля…
Послесловие...
Очень кратко, о том, что было дальше. Три года работаю в Твери инженером-конструктором. Начинал с оклада 95 руб. конструктором без категории. И это после 160 руб. на военной службе, с бесплатным питанием, проживанием, и обмундированием. Далее — конструктор 2-й категории, и — с 1973 года я на КамАЗе. Там я дорос до главного конструктора КамАЗа по листовой штамповке. Вырастили с супругой двоих детей, посадил в 30-ом и в 3-ем комплексе Нового города Набережных Челнов, а также и в будущем городском парке Победы несчетное количество деревьев и кустов. Вот так это было. Но моя военная Одиссея — это моя память, и, в какой-то мере, моя гордость. Я сумел это пройти, не сломался, сам не унизился и никого не унижал. Я, наверно, и дальше бы ушел по ступеням карьеры, но, будучи еще в армии, категорически отказался вступать в ряды КПСС ради карьеры. В Советской стране, не имея партбилета, продвинутся далеко было невозможно. А сейчас я очень рад, что во времена перестройки мне не пришлось кидать партбилет и совесть моя чиста…