В Уфе будет установлен памятник выдающемуся русскому художнику, уроженцу Уфы, академику живописи, заслуженному деятелю искусств РСФСР, великому патриоту России Михаилу Васильевичу Нестерову. В начале сентября этого года подведены итоги открытого всероссийского конкурса на создание лучшего проекта памятника выдающемуся русскому художнику, основателю художественного музея в Уфе, заслуженному деятелю искусств РСФСР Михаилу Нестерову. В Башкирском государственном художественном музее имени М.В.Нестерова под руководством заместителя Премьер-министра Правительства РБ Лилии Гумеровой состоялось заседание конкурсной комиссии. Как сообщает пресс-служба республиканского Министерства культуры, в конкурсе приняли участие профессиональные скульпторы из Москвы, Санкт-Петербурга, Перми и Уфы. Было представлено 19 проектов, из которых комиссия с участием представителей министерства, администрации города, скульпторов, искусствоведов выбрала лучшие и рекомендовала их к доработке с обязательной привязкой памятника к местности. После доработки проекты будут выставлены на открытое обсуждение в интернете. Напомним, согласно постановлению Правительства Башкортостана, изданному к 150-летнему юбилею Михаила Нестерова в 2012 году, изготовление и установка памятника художнику предусмотрены в 2014-2015 годах. Конкурс инициирован Министерством культуры РБ совместно с администрацией Уфы, Региональным отделением ВТОО «Союз художников России» РБ, Союзом архитекторов РБ. В связи с этим, автор этих строк вспомнил о своем давнем очерке, который был написан еще в «доинтернетовскую эпоху» – теперь уже далеком 1999 году на конкурс к одному из юбилеев столицы республики. Победного места публикация тогда не завоевала, а вот свою актуальность, в свете скорого создания в Уфе памятника Михаилу Васильевичу Нестерову, несомненно, сохранила. Сегодня мы предлагаем эту публикацию и более молодому поколению наших читателей…
* * *
ЗЕМЛЯКИ...
Не претендуя на оригинальность, замечу, что наши представления о чем-то большом, выдающемся, а тем более великом, всегда глубоко личные. В этом есть некое противоречие. Но это на самом деле так. И даже понятно почему. Кому же под силу вместить нечто исключительное, огромное – в целом, во всем его многообразии?.. К примеру, даже у Марины Цветаевой был только ее, свой Пушкин {«Мой Пушкин»). Так и у всех нас: «свои» города, «свои» писатели и «свои» художники... И вот я, не без стойкого смущения, рискнул поделиться мыслями о городе, который, наверно, не променял бы ни на какой другой. О моем городе. Об Уфе. Городе, в который, во всяком случае, люблю возвращаться, где бы ни приходилось порой бывать...
Потому что жили и живем на одной Земле…
А НАЧАЛО этих заметок, пожалуй, придется отнести лет на двадцать пять назад, когда по счастливой почти случайности оказался в гостях у дочери и внучки великого русского художника, академика живописи М.В.Нестерова – Ольги Михайловны Нестеровой и Ирины Викторовны Нестеровой-Шретер. В их квартире радушно принимались многие из тех, кто искренно интересовался судьбой и духовным наследием Михаила Васильевича. Я же был тогда совсем несмышленышем и сохранил в памяти от этой встречи только непередаваемую атмосферу исключительного внимания, уюта и того, что весьма приблизительно определяется словом «интеллигентность»: глубочайшая интеллигентность и высочайшая культура, которые чисто внешне проявляются (всего-то навсего!..) в необыкновенной духовной умиротворенности и искренней доброжелательности, почти физически ощущаемые сторонним наблюдателем. Много говорилось, конечно же, о самом Михаиле Васильевиче, и так проникновенно, что даже репродукции его картин казались нам подлинниками, и... об Уфе, о том, как всегда помнил и любил свой родной город великий живописец.
И вот с тех самых пор личность нашего великого земляка перестала быть для меня только исторической, чисто хрестоматийной. Она обрела, пусть весьма приблизительные, но в то же время и самые что ни на есть животрепещущие черты. Конечно, этим было просто невозможно не дорожить.
А несколько лет спустя, когда в серии «Золотые родники» была издана книга «М.В.Нестеров. Давние дни. Воспоминания. Очерки. Письма»(«Башкирское книжное издательство», 1986), прочел ее на одном дыхании и с несказанным удивлением заметил, что, оказывается, заранее предчувствовал, почти знал: так , именно так все и должно было, наверно, быть... Именно так художник невыразимой лиричности должен был относиться к своей малой родине, так прирасти к ней корнями, так черпать у нее силы – и духовные, и физические... А может, грешу, может и не предчувствовал ничего, а почувствовал тогда, у Нестеровых, а еще вернее – услышал, считай, из первых уст и чисто подсознательно сохранил все это где-то глубоко, а вот теперь вспомнил... И только потом, на каком-то этапе, признаюсь, весьма нецеленаправленных поисков, пройдя Третьяковку и Русский музей, многое увидев не только в репродукциях, понял, к каким сокровищам мы прикасаемся , когда в радости ли, в горе ли, в печали или просто в задумчивости всматриваемся в такие до боли родные забельские дали или проходим по старым уфимским улицам и улочкам. Сокровищам, открытым для нас гениальным живописцем в данной, для кого-то, может быть, просто географической точке с названием Уфа.
А между тем, ни тогда, ни теперь, кажется, М.В.Нестеров не пользовался особой популярностью у широкой публики. Иногда – совсем не по ее вине. Специалисты знали о нем: глубоко религиозный человек, глубоко религиозный художник. А как художник советский, он был, скажем мягко, далеко не самым ангажированным... Так что и внимание официальной пропаганды было к нему соответствующим. А что же теперь?..
«М.В.Нестеров. «Пустынник». Первый вариант» – медная табличка, укрепленная на музейном багете. Почему мы всматриваемся в каждую черточку, составляющую неотъемлемую часть образа дряхлого старичка-одуванчика, вышедшего из кельи своей пустыньки на короткую прогулку по Земле? И почему нас так волнует сознание того, что Нестеров, пусть только для нас, – не гражданин мира, а уфимец?
Вот что писал сам Михаил Васильевич по этому поводу в своих воспоминаниях: «До осени оставалось недолго. Думалось, напишу этюды пейзажа к своему «Пустыннику», и в – Уфу. Там, у себя дома, буду его писать... Я уехал в Уфу с этюдами, холстом и прочим, и там скоро начал писать картину. Написал – не понравился пейзаж: не такой был холст. Послал в Москву за новым. Повторил картину быстро (она в моем представлении жила, как живая). Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития. Он со, мной вел беседы, открывал мне таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотой, своей угодностью Богу...»
М.В.Нестеров. Пустынник.
И вот удача: «Пустынник» приобретен П.М.Третьяковым в свою галерею. То-то был, наверно, рад, доволен и горд отец Михаила Васильевича – Василий Иванович, который говаривал: «Не художник, покуда твоей картины не будет в галерее...», имея в виду галерею Третьякова. Эта покупка нестеровского полотна Третьяковым не только ввела его сына в круг избранных, но и позволила молодому художнику совершить первое заграничное путешествие: Вена, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Помпеи, Капри, Милан, Париж, Берлин, Дрезден. И что же? Нестеров возвращается в Россию и почти сразу же едет домой, в Уфу, и уже здесь по наброскам и эскизам пишет другую свою знаменитейшую работу, положившую начало целому циклу, определившему, в свою очередь, и главный лейтмотив всего творчества художника: «Видение отроку Варфоломею» (Варфоломею – будущему Сергию Радонежскому, благословившему Дмитрия Донского на Куликовскую битву, победа в которой стала спасительной для Руси).
М.В.Нестеров. Видение отроку Варфоломею.
Всего через год картина закончена. Выходит, там, за пеленой всех потрясающе прекрасных европейских городов и столпотворением разноязыких народов мерещился ему тихий отрок, к которому на поклон будут приходить и медведи, и князья, а за горизонтом виделись не все новые и новые ривьеры, а тихий родной пейзаж, не давало покоя ощущение родины, родины земной, от которой всего один шаг и до родины небесной... (Написал – и подумал: а не поэтому ли мудрые старики, чувствуя приближение смерти, стремятся в родные края?)
Но вернемся к «Варфоломею»: и эта картина, несмотря на то, что вызвала ожесточенные споры критиков, была сразу же приобретена высшим арбитром русских художников Третьяковыми, стала одним из прославленнейших полотен художника. («Иду через ряд зал (Третьяковской галереи – прим. авт.) к Иванову и вижу «Варфоломея» висящим как раз на той самой стене Ивановской залы, как я видел его во сне тогда, когда кончал картину в Уфе»).
Когда мне, еще до официального открытия обновленной Третьяковской галереи, среди немногих первых счастливцев, без суеты и торопливости довелось побывать здесь, с особым трепетом искал именно «Видение отроку Варфоломею». А когда встретился с ним, замер от восхищения. И, чтобы хоть как-то поделиться с кем-то переполнявшими меня чувствами, а еще, быть может, и по своей излишней болтливости, обратился к старенькой смотрительнице зала: «Вы знаете, я из Уфы, в нашем музее Михаила Васильевича Нестерова представлен этюд к этой картине…» Однако, не смотря на смущение, был еще раз вознагражден маленьким открытием. Пробудившись от легкой дремы, лицо смотрительницы словно осветилось солнечным светом: «Неужели вы из Уфы?! А вы знаете, наша семья во время Великой Отечественной войны спасалась в эвакуации именно в Уфе!...» Вот так, несказанно, пересекаются в мистической загадочности люди, картины, города…
После написания «Варфоломея» Михаил Васильевич снова отправляется в заграничное путешествие, теперь с целью изучения византийских фресок: Константинополь, Афины, Палермо, Монреаль, Чефалу, Рим, Флоренция, Равенни, Падуя, Венеция. И – Россия. И – домой, домой. Как будто и странствовал-то он по свету из края в край только для того, чтобы еще и еще раз убедиться: нет ничего прекраснее, милее и мудрее родной сторонушки. Нет и быть не может. На этот раз Нестеров пишет здесь, в Уфе картину «Два лада»...
М.В.Нестеров. Два лада.
И еще. Не могу отделаться от ощущения, что пейзаж к одной из сравнительно поздних и самых загадочных, на мой взгляд, картин М.В.Нестерова «Путники», на которой изображены странники, похоже – муж и жена, и встретившийся (явившийся?) им Христос, навеян видом, открывающимся нам всякий раз, когда мы смотрим на забельские дали в районе Случевской или находящейся с ней рядом самой высокой точки «уфимского полуострова». Но это, конечно, в большей степени вопрос личного ощущения, а не фактов, которые очень часто по большому счету гораздо менее истинны...
М.В.Нестеров. Путники.
И что же, что же такое нашептывали Михаилу Васильевичу отеческий край, тихие, все в садах, улицы родного города настолько проникновенное, что именно здесь он стал тем, кем останется для российской культуры навечно? Прислушаемся к самому Нестерову, может и нам доведется услышать...
Но снова и снова идем мы к «Пустыннику»...
История его написания близка и хорошо нам известна: и в этом случае, и по многим и многим другим поводам в тех же «Воспоминаниях» и личных письмах М.В.Нестеров с глубокой любовью и благодарностью вспоминал о родном городе и многих добрых уфимцах. «Хорошо помню первый день Пасхи... в воздухе тепло, благодатно... А вот и лето... В нашем саду заливаются-поют птички. Урожай ягод, малины, смородины... Как во сне чудится мне тот же дом Дворянского собрания... А как хороши были поездки с матерью за Белую... Осень... Зима... Каких саней, упряжек, рысаков и иноходцев не увидишь, бывало, в эти дни на Казанской...» Здесь же, на одной из тихих уфимских улочек, в один прекрасный день встретил и полюбил с первого взгляда свою суженую. Романтическое чувство оказалось очень серьезным и глубоким: «Красота самой природы тех мест, где мы бродили рука об руку, то, что тогда говорилось, чувствовалось, оставило во мне впечатление совсем нереального, а какого-то сновидения». Пришлось пережить и немало горьких минут, дней. Смерть матери, жены, отца... «Мне нужно было сильное средство, чтобы забыться, забыть утрату Перова (замечательный живописец, наставник и друг Нестерова – прим. авт.) и все свои неудачи. Я искал это средство, как больной зверь... В это лето я много гулял один за городом вдоль Белой.» Но даже и все это не объяснит нам до конца наше трепетное волнение по поводу этой картины, тоже, своего рода, нашего «земляка». Тогда что же?
Картина во всех ее вариантах не религиозна по форме, но глубоко философична по сути. И, обращаясь к ней, мы размышляем-то вовсе не о Боге, как не размышляет о нем сам старец (он-то, в отличие от нас, в Нем пребывает), а размышляем о человеке, его судьбе и предназначении на земле, например, о том, что самое трудное и ответственное дело, какое только может быть тебе поручено, – быть для кого-то воспитателем. Но тут же с остротой понимаем, что во сто крат круче и труднее быть воспитателем самому себе, таким, например, каким стал для себя, для своей бессмертной души этот старец...
Оставим богословские споры искушенным мудрецам. Но одно несомненно: когда смотришь на этих согбенных старичков, пронизанных каким-то неземным светом, просто понимаешь, что глубочайший смысл любой религии (истинного культа, культуры и искусства, в частности) заключается прежде всего именно в просвещении и просветлении человека.
Этому, Или подобному, только, разумеется, несравнимо более глубокому размышлению, как мне кажется, и посвятил себя почти целиком М.В.Нестеров так же, как и другой наш великий земляк – благословенный С.Т.Аксаков, автор «Детских годов Багрова-внука».
Кто написал о непередаваемом – зарождении и росте человека в человеке, открытии им для себя Вселенной в мироздании семейной любви более глубоко, чем Сергей Тимофеевич? Никто. А если и прославлено незатейливое по звучанию имя нашего города во всех уголках планеты, так это благодаря прежде всего именно этой лучшей в мировой литературе книге о величайшем даре человеку – его счастливом детстве, его восприимчивой, стремящейся к добру и свету, незамутненной злом душе.
Нестеров и Аксаков... Удивительно, что оба эти гения человечности, столь глубоко. схожие между собой по сути, родились, были напоены ветром и вскормлены хлебом общей для них и для нас малой родины. В этом совпадении, разумеется, нет никакой закономерности. Или она пока просто недоступна нашему пониманию. Недаром же Михаил Васильевич был своим человеком у Аксаковых в Абрамцево. Кстати, подвиг любви к своему городу, к своей земле через много лет повторил другой замечательный художник и наш незабвенный земляк Александр Эрастович Тюлькин. Благословение (человеку ли, земле ли), как известно, далеко не всегда объяснимо. Но мне показалось, что будет нелишним еще раз с благодарностью вспомнить о той деятельной любви (чего только стоит бесценный дар М.В.Нестерова городу, положивший начало художественному музею впоследствии его имени), которую питали к Уфе великие уфимцы. То и нам пример и урок.
М.В.Нестеров. Святая Русь.
М.В.Нестеров. Святая Русь. Фрагмент.
М.В.Нестеров, академик живописи.
Многим славна наша Уфа. Очень многим. И крупнейшими нефтеперерабатывающими комплексами, и заводами, способными выпускать технику мирового класса, например, лучшие в мире авиационные моторы... И все это – Уфа, и все это – уфимцы. Нельзя не обратить восторженного внимания и на то, с какой любовью и бережностью в последнее время воссоздается еще недавно казавшаяся безвозвратно уходящей культурно-историческая среда нашего города. Кстати, на макете реконструкции Верхне-Торговой площади отдельным объектом отмечен будущий памятник М.В.Нестерову, который предположительно будет располагаться в районе театрального сквера – напротив того памятного места, где когда-то находилась усадьба Нестеровых. Но все же, все же... Все это только для того, чтобы упрочить наш образ жизни, глубинные человеческие устои, воспитанные многими и многими гениями духа. И почившими, и ныне живущими рядом с нами, нашими дорогими земляками. Пусть Рим стоит на семи холмах. Уфа стоит на этом. И стоять будет.
Этим и мы, грешные, живы.
Дмитрий Денисов.
Первая публикация очерка – «Известия Башкортостана», 28 мая 1999 г.